Маттерс больше не мог переносить все это. Он находился здесь всего лишь несколько минут, но был уже на грани срыва. Он заметил, что лейтенант встал, оставив свое укрытие. Маттерс заплакал. Рядом с ним медбрат в полной растерянности осматривался, выбирая, куда бежать, оглядывая солдат на пляже: тех, кто уже не нуждались в его помощи, тех, кто могли без него обойтись, и тех, о ком он еще мог позаботиться.

Унтер-офицер вопил, прижимая руки к животу. Несмотря на все усилия, ему не удавалось удержать свои внутренности, которые выскальзывали из него наружу.

Другой человек выдернул чеку гранаты и изо всех сил бросил гранату в сторону пулеметного гнезда; одновременно неподалеку разорвался тяжелый снаряд, и воздух гильотинным ножом разрезали десятки осколков. Голова солдата откинулась назад, удерживаясь только на мышцах шеи. Он прошел метров пять нетвердой походкой, как обезглавленная курица, а затем кровь хлынула ему на плечи. Его лицо не выражало никакого страдания, только животный страх. И все. Пустой взгляд. А смерть отправилась дальше, взявшись уже за другого солдата, в десяти метрах от убитого.

Маттерс привык к виду крови, он уже бывал в переделках. Однако здесь что-то не заладилось. Он мог понять смертельное безумие сломленной души, жестокость мстительного эго, глубокую связь между жертвой и его убийцей. Но как тысячи людей могли преследовать и без тени злобы предавать мучениям себе подобных, даже не зная друг друга?!

Маттерс расслышал свое имя в какофонии стрельбы, криков и взрывов.

— МАТТЕРС! СТРЕЛЯЙТЕ, РАДИ БОГА! ПРИКРЫВАЙТЕ МЕНЯ! — кричал лейтенант Фревен.

Кевин Маттерс посмотрел на свое ружье, на пальцы, вымазанные кровью, и у него слезы потекли из глаз.

— МАТТЕРС!

Сержант стиснул зубы, на которых заскрипел песок. Его указательный палец медленно скользнул к спусковому крючку. Не в силах сглотнуть, Маттерс сплюнул. Он выплюнул то, что было во рту, в душе и в глубине его сознания. Потом встал на одно колено и увидел черный ствол станкового пулемета на самом верху дюны.

Первый выстрел, ствол ружья дернулся вверх. Он крепче сжал ружье, сильнее вдавив приклад в плечо, и снова выстрелил, не слишком стараясь целиться. Третий выстрел. Слезы слепили его, ему не удавалось четко увидеть цель. Четвертый выстрел. Краем глаза он увидел, как лейтенант Фревен открыто бежал по пляжу. Пятый выстрел. В ушах больше не шумело, в них жужжало, он терял слух. Маттерс вытер глаза и постарался совместить каску вражеского стрелка с линией прицела. Это было трудно. Казалось, что все вокруг дрожит. Он увидел, как дуло тяжелого пулемета поворачивается в его сторону.

Маттерс вздохнул и задержал дыхание.

Из ствола вражеского орудия вылетело пламя за полсекунды до того, как Маттерс различил звук.

Сержант еще раз нажал на спусковой крючок.

Он увидел, как черная каска откинулась назад, но и в него самого попала пуля. Удар свалил его на землю. Жжение от пробившего его тело металла достигло мозга Маттерса.

Он прищурил глаза. Пулеметная очередь задела его.

Тепло волной разлилось в его правом плече.

Его сердце выталкивало из тела кровь, которая образовывала пурпурную лужицу на влажном песке.

Фревен бежал зигзагами между кучами сухих водорослей, осколками снарядов, грудами тел и их разорванными частями. Он бежал, прижимая к себе автомат, его каска плотно сидела на голове, дыхание прерывалось от стресса. Перед ним, как дымовой занавес, поднимался песок, в него целились.

Еще пять метров.

Пуля прошла между его ног, в нескольких сантиметрах от колена.

Поначалу, удивленные этой вспышкой безумия, солдаты третьего взвода ничего не могли понять. Потом они нацелили свои ружья, прижав щеки к прикладам, и открыли огонь, желая защитить этого неразумного человека. А все потому, что на нем была униформа такого же цвета, как и у них.

Фревен мчался.

Еще немного.

Он не видел Трентона среди солдат.

Еще немного, несколько метров.

Он должен лечь, немедленно.

А вон и Трентон, он укрылся в широкой яме. Фревен свернул в его сторону. Трентон видел, как приближается лейтенант. Он посмотрел на него ненавидящим взглядом, но с места не сдвинулся. Он находился на передовой и знал: еще десять шагов — и верная смерть. Фревен, почти добежав до него, широко открывая рот, громко закричал:

— Не двигайтесь! Я должен сказать…

Огромный спрут вырвался из песка под Трентоном так внезапно, что ослепил Фревена своими чернилами. Горящий дым. И в ту же секунду страшный удар отбросил лейтенанта, превращая его дыхание в рычание, в глухой хрип.

Через мгновение Фревен лежал спиной на земле, оглохший, покрытый песком и зловещими клочьями. Трентона разорвало на части, и все, что он знал, исчезло вместе с ним.

15

Энн считала, что времени присущи оттенки запахов. Когда тянется, и ты теряешь терпение, оно пахнет лимоном и горчицей. В моменты возбуждения приобретает пряный запах, в присутствии приятного человека время отдает сахаром, а когда рядом несимпатичный человек, постепенно появляется кислый запах. При встрече с женщинами время пахнет или цветами, или плесенью. А сейчас, когда минуты тянулись бесконечно, она, вдыхая, ощущала горькую пленку на нёбе. Невежество, скука, боязливость безвременно отдавали горечью.

В разгар утра майор Каллон приказал своим подчиненным сидеть и никуда не выходить, а сам ушел узнать, что им предстоит. Через пять минут после его ухода Энн встала.

— Не начинай! — предостерегающе сказала Кларисса, посмотрев на нее из-под черных густых бровей. — Я тебя знаю и знаю, что ты не усидишь на месте, но, если ты выйдешь, Каллон тебе такое устроит… Ты же видишь, ты у него на прицеле!

Энн посмотрела на нее внимательно и неохотно согласилась. Может быть, именно побои тирана-отца сделали ее такой решительной? Энн знала, что в это мгновение у нее зрела мысль, которую она должна будет реализовать. Невзирая на Каллона. Она открыла дверь.

— Не делай этого! — предупредил ее молодой врач, с которым она иногда беседовала. — Это плохо кончится.

Подмигнув ему, она сказала:

— Скажите Каллону, что в машинном отделении кто-то обжегся и пострадавшему потребовалась медицинская помощь.

Захлопнув дверь, Энн оказалась в пустынном проходе. Она легко нашла дорогу к кубрику третьего взвода, он располагался неподалеку. Большое помещение оказалось пустым. Ничего, кроме подвесных коек и сложенных одна на другую походных кроватей со смятыми простынями. Она прошлась среди белья и разорванных газет и нашла место медбрата, который знал Квентина Трентона. Она вспомнила, как тот стал поднимать руку, глядя налево, чтобы указать на Трентона, а она его остановила. Энн повернулась и пошла в этом направлении. Койку у стены, кажется, окружали около десятка других кроватей, но это все же лучше, чем ничего.

Идея Энн была очень простой: чем больше она об этом думала, тем сильнее уверялась, что тот, кто написал записку Трентону, и есть убийца. Почему так внезапно изменилось поведение Трентона после того, как он прочитал эту записку? Потому, что обвинили его. На него пало подозрение в убийстве Гевина Томерса. А настоящий убийца, если он тоже из третьего взвода, хорошо знал Трентона. Убийца знал, что может превратить его в скороварку, готовую взорваться. Достаточно было увеличить давление. Убийце с его паранойей Трентон был удобен. Так или иначе, ему стало известно, что Трентон стал подозреваемым, и, зная его характер, он решил превратить его в затравленного, а значит, опасного зверя. Чтобы заставить его сомневаться. А кто другой смог бы заставить Трентона так бояться? Кто смог бы воспользоваться его агрессивностью и даже жестокостью?.. Только настоящий убийца. Кто-то весьма наблюдательный и внимательный узнал, что распространяется слух о самоубийстве Гевина Томерса.

Тот, кто знал, что подозревается Трентон!

Кто об этом знал? Маттерс. Именно его она видела и передала ему информацию. Конечно, Фревен. Кто же еще? Она должна спросить у Фревена. Она уверена, лейтенант ВП не стал бы распространяться о фамилии главного подозреваемого. Скорее всего, оплошность допустил Маттерс. Он уже один раз опростоволосился, это очевидно. Он терялся в ее присутствии. Знал ли он что-нибудь о ней? Может быть, навел справки? Нет, не может быть… Энн судорожно сглотнула.